Пролог Чёрная летняя ночь висела над Гипатом. Мрак покрывал горы и чащи заброшенного острова, лишь слабые светящиеся точки звёзд и редкие огоньки в лесных дебрях — светляки? волчьи глаза? — нарушали всесилие черноты. Где-то в глубине мрака ворочались неуловимые ночные звуки, которым не придумано названий — звуки, что не нарушают тишину, а делают её еще глубже и беспредельнее. Редкие искры разума, разбросанные по дикой земле, замерли и притихли до рассвета, замкнутые непроницаемой стеной ночи.
В пещере на западе Предгорий тусклый фитилёк коптилки, опущенный в плошку с топлёным салом, с наивной смелостью пытался раздвинуть мрак. Неверный, колеблющийся свет едва выхватывал из тьмы малую часть пещеры — очаг, сложенный из камней, верёвку с развешенными на ней пучками трав, грубо сколоченную полку с огромными древними фолиантами и свитками, несколько мешков и тюфяк, на котором, накрывшись оленьей шкурой, спала девушка.
— Айри… Айри…
Девушка открыла глаза и села. Несколько минут она вглядывалась и вслушивалась в темноту, пытаясь понять, что её разбудило. Казалось, ничто не нарушало обычной ночной симфонии — слабо потрескивал фитиль ночника, шуршала под очагом мышь, а за дверью, затянутой сшитым из шкур пологом, тихо, но грозно сопели два ручных тролля — Пушок и Крошка.
Но она слышала этот голос, слышала совершенно отчётливо! Кто-то назвал её по имени, и этого кого-то она уже когда-то слышала — в этом она могла поклясться. Какой-нибудь шутник из Посёлка? Нашёл время для шуточек… Да нет, ерунда — никто из Посёлка сюда не проберётся мимо ловушек и троллей, да ещё ночью! Только Избранный смог тут пройти…
Избранный?!
Айри вскочила, лихорадочно обшаривая взглядом все углы пещеры. Да, это его голос — теперь она его узнала. Избранный! Где он мог спрятаться?
— Что не спишь, Упрямая?
Айри испуганно обернулась — и облегчённо вздохнула.
— А-а, это ты, Ная, — произнесла она с некоторым разочарованием, — Так это ты сейчас меня окликала?
— Я? Да я только что проснулась от твоих подпрыгиваний, — Ная, старшая ученица колдуньи Эстеры, сидела на тюфяке, протирая глаза, — Ты что, что-то слышала?
— Да, мне показалось, что тут кто-то…
— Тс-с-с!
С минуту Ная, подобравшись, как приготовившийся к прыжку зверь, напряжённо слушала ночные звуки — в неясном свете ночника Айри даже показалось, что у неё движутся уши, как у собаки. Наконец она тряхнула головой, сбрасывая напряжение, и с облегчением произнесла:
— Нету здесь никого. Только ты, я и Эстера. Если бы тут ещё кто-то прятался, я бы услышала, как он дышит.
— А кто же тогда говорил?..
— Что говорил?
— Я слышала, как… кто-то повторял: Айри, Айри… — даже в темноте было видно, что при слове «кто-то» девушка покраснела.
— А-а, поняла, — Ная улыбнулась, — Всё ещё сохнешь по своему Избранному? Вот он тебе и снится.
— Да ну тебя, — в голосе Айри послышалась обида, — «Сохнешь»! Просто он хороший человек, понимаешь?
— Ладно, ладно, — Ная обняла девушку за плечи, — давай спать, хорошо? А то завтра дел навалом.
Айри вновь забралась под оленью шкуру, но сон не шёл. Стоило закрыть глаза — и перед ними упорно появлялось лицо Избранного: мужественное, умное и чуть-чуть растерянное; но от этого почему-то ещё более манящее…
Девушка повернулась на спину и уставилась в потолок. Потолок был изрядно закопчён, хотя всего пару недель назад они белили его наломанным у крутого берега речки мелом. Значит, надо снова белить — или жить так, с закопченным. Что ж за жизнь, в самом деле!
Ничего, решительно ничего нового не случалось в этой жизни. Из года в год обитатели Посёлка сажали мелкую и твёрдую, как булыжники, картошку, годную лишь на корм свиньям — а если и людям, то только уж с совсем безнадёжной голодухи. Из года в год люди пасли свиней, из года в год гоблины их крали. Время от времени вялые стычки с вороватым народцем перерастали в более или менее организованные (в зависимости от того, насколько был одарён тактическими талантами очередной поселковый воевода) сражения, в которых принимали участие — страшно подумать! — человек по двадцать; но кончались они всегда одинаково — ничем. По вечерам свинопасы и охотники возвращались в Посёлок, от которого им не приходило в голову удаляться больше, чем на половину дневного перехода, садились у костров, пили брагу, пели заунывные, доставшиеся в наследство от дедов песни, хвастались своими сегодняшними подвигами (сплошь выдуманными) — словом, мало чем отличались от тех же гоблинов, разве что те вместо браги грызли поганки. И не было впереди никакого просвета, никакого намёка на то, что когда-нибудь что-то изменится. Десятки поколений сменились в Посёлке; ныне живущие уже прочно забыли, кто и когда основал это жалкое поселение, проникнутое старательно скрываемым от самого себя страхом перед огромным враждебным миром — ежевечернее бахвальство охотников было лишь наивным способом отогнать от себя этот древний страх. И каждое новое поколение заранее до мелочей знало, что ждёт его в жизни, что ждёт его детей, внуков и правнуков — абсолютное, до ужаса точное повторение прожитого их отцами, дедами и прадедами.
Бабка Айри, Эстера, была знахаркой. Прабабка, если верить самой Эстере и поселковым старикам — тоже. О более отдалённых своих предках Айри ничего не знала (да и никто в Посёлке не помнил своей родословной дальше третьего-четвёртого колена), но не сомневалась, что и они в своё время лечили соседей от горячки и лихорадки, предсказывали будущее и ворожили на удачу. Знахаркой должна была стать и мать Айри, но её вместе с отцом убил людоед, когда их дочери едва исполнился месяц. С тех пор для старой Эстеры свет сошёлся клином на крошечной внучке: ради неё она отгородилась от мира болотами, ловушками и сторожевыми троллями, не отпускала её от себя ни на шаг, устраивая разносы за каждую попытку самостоятельно выйти из пещеры… В то время, как сверстники Айри играли в свои немудрящие игры — кто дальше бросит камень, кто выше залезет на дерево… — внучка знахарки сидела в пещере и штудировала древние тома, собранные её предками-колдунами по бесчисленным и безымянным руинам, покрывавшим Гипат.
Что за мир, что за вселенная открывалась ей на этих пожелтевших, осыпающихся страницах! Могущественные державы и многолюдные города, великие маги, способные силой своего искусства передвигать небесные тела; прекрасные рыцари, равно бесстрашные в бою, милосердные к побеждённым и нежные с любимыми… Всё это было на свете, было невероятно давно — до Раскола, страшной катастрофы, отделившей Гипат от мира. Там, в этих блистательных империях, уже много веков как забыли о Гипате, видимо решив, что он, вместе со многими и многими землями, исчез во всепожирающих потоках Астрала. Но Гипат жил, хватался за бессмысленное существование, как дряхлый старик, у которого уже не осталось ни мыслей, ни чувств, лишь одно стремление: ещё один вдох, ещё один удар сердца…
Оттуда, из этих недостижимых миров, явился Избранный. Легенда о том, что однажды он появится в Развалинах, и это положит начало возрождению Гипата, ходила среди жителей Посёлка едва ли не с самого его основания. Но, в отличие от легенд, записанных в древних фолиантах, легенда об Избранном не обрастала подробностями из века в век, а напротив — утрачивала их, становясь всё более примитивной и односложной, как сама гипатская жизнь. Никто уже практически ничего не знал о том, кем будет Избранный — воином? мастером? волшебником? — откуда и как он придёт и как именно возродит Гипат. Были лишь священные развалины, куда в самые тяжкие дни люди ходили молиться сами не зная кому, и слово — Избранный.
И вот он пришёл. Он был молод, высок и светловолос, но главное — он был другим. Он смотрел на мир и видел не крохотный пятачок земли вокруг Посёлка и крохотный отрезок времени вокруг своего «сейчас», как все люди Гипата — его мир был огромен, а мысль его была свободна. И, может быть, именно это впервые обратило на себя внимание Айри — эта непохожесть на знакомых ей парней из Посёлка, все помыслы которых сводились к еде, выпивке, потасовкам и женщинам. Зак — таким именем называл себя Избранный — словно сошёл на Гипат со страниц старинных томов: он был умён и ироничен, благороден и дальновиден, и жизнь его была наполнена смыслом. И внучка знахарки вдруг поймала себя на том, что хочет видеть его, разговаривать с ним снова и снова…
— …Всё не спишь?
Айри вздрогнула. Ная, приподнявшись на локте, смотрела на неё.
— Эх, девочка ты моя… Первая любовь — она как первый снег. Красиво, да не в свою пору. Так ли, иначе ли, а всё равно растает. А потом другой снег пойдёт, настоящий. Жди его.
— Так, и ты — «девочка»?!!! — Айри чуть не закричала в голос, но вовремя сдержалась: разбудить бабку — накликать такой разнос, что потом неделю будешь ходить как побитая, — Да что вы все — сговорились? Мне семнадцать лет, семнадцать! — ну, почти…
— Ладно, ладно, успокойся, — Ная попыталась погладить Айри по голове, но та обиженно отдёрнулась, — Я ж тебе не зла желаю, Упрямая…
С минуту девушки молчали. За очагом монотонно пиликал сверчок.
— Слушай, Ная, — произнесла Айри дружеским тоном — долго сердиться на подругу она просто не умела, — Вот ты говоришь про первую любовь, как будто знаешь… А у тебя она была?
— Было дело, — Ная закрыла глаза и насмешливо улыбнулась, — Мне было тринадцать, а ему, — тут её улыбка стала прямо-таки ядовитой, — на несколько лет больше. Ну и, как водится, я о нём все дни напролёт грезила, а он на меня — ноль внимания. И знаешь, что я подумала? Что это оттого, что он такой большой и сильный, а я — такая маленькая и слабая. Дурочка… В общем, я решила доказать ему, что я тоже кое-чего стою: самой застрелить оленя и принести его в Посёлок. И что ты думаешь? Застрелила и притащила.
— Одна?! В тринадцать лет? Оленя?! — ужаснулась Айри.
— Ну, это тогда мне казалось, что это олень, а на самом деле — так, оленёнок… И вот стою я, значит, вся в мыле, но гордая — дым из ушей! А он подходит и говорит, — тут Ная старательно изменила голос на бас, — «За что ж ты это, олешку-то? Нешто он тебе помешал? Жил бы да жил себе…»
— Староста Ривар?! — изумилась Айри.
— Точно! — Ная тихо рассмеялась, — Только тогда он, конечно, старостой ещё не был… Посмотрела я на него — парень как парень. И что я в нём особенного нашла? Тем и кончился мой «первый снег»…
— Ну я не знаю… — задумчиво протянула Айри, — Ривар — он хороший, но он — ты извини, Ная — он немножко глупый…
— А чего извиняться? — хмыкнула Ная, — Я и сама знаю, что он дурак. Да и остальные наши мужики от него недалеко ушли. А где других-то взять?
— Вот видишь! — торжествующе воскликнула Айри, — А Избранный — он как раз другой! И потом, ты же сказала, что тебе было тринадцать лет. А мне уже семнадцать! Может, у меня уже настоящее!
Ная не ответила. Некоторое время она хмурилась, словно собираясь с духом, и наконец произнесла неожиданно серьёзным тоном:
— Слушай, Айри. Я этого ещё никому не говорила. То есть ему самому хотела сказать, но передумала — зачем раньше времени пугать человека…
— Ты о чём?
— Об Избранном. Только обещай, что никому не скажешь!
Айри с готовностью кивнула.
— Так вот. Помнишь, когда он принёс магический шар с островов?
— Конечно. Бабушка тогда пыталась узнать его прошлое, но ничего не получилось…
— Да. Я тогда тоже в этот шар заглянула. Пока Эстера смотрела в прошлое Избранного, я решила — по глупости, не иначе — залезть в его будущее.
— И что?.. — Айри почувствовала, как в груди у неё что-то сжимается, как свернувшийся ёж.
— Ни-че-го, — чётко и раздельно произнесла Ная, — сначала я видела сражения, победы, предательства, поиски… а потом всё исчезло. Как в прошлом — пустота.
Ёж мгновенно распрямился, ударив Айри своими колючками.
— Он… умер? — внезапно севшим голосом произнесла она.
— То-то и оно, что нет. Смерть — самое сильное потрясение для души, и уж её-то всегда видишь в первую очередь, когда предсказываешь будущее. А тут ничего такого не было. Он просто… как бы это сказать… перестал быть, и всё. Был-был — и нет.
— Что же это значит? — чуть слышно прошептала Айри.
— Ну не знаю я, не знаю! Тут, наверно, какая-то наука есть — но мне-то откуда знать?
Айри тихо всхлипнула. Все эти дни она только и жила надеждой когда-нибудь снова встретиться с Избранным, а теперь… теперь…
— Ну вот, как нехорошо вышло, — виновато проговорила Ная, гладя плачущую Айри по голове (та уже не пыталась отстраниться), — Ну прости меня, дуру, прости… Только, пожалуйста, не говори Эстере. Если она узнает, что я полезла, куда она меня не просила — будет мне головомойка…
— Хорошо — бесцветным голосом отозвалась Айри, сдержав наконец плач, — Будем спать. А то уже скоро светает…
Ная заснула быстро. А внучка Эстеры ещё долго лежала, уставившись в темноту, и безуспешно думала, как ей жить дальше…
|
